Организационная психолингвистика

ОРГАНИЗАЦИОННАЯ ПСИХОЛИНГВИСТИКА, №2 (2), 2018 О.А. Радченко, доктор филологических наук, профессор,
ФГБОУ ВО МГЛУ,

119034, Москва, ул. Остоженка, д. 38 стр. 1
e-mail: radoleg@gmail.com
ПРЕДЫСТОРИЯ ОРГАНИЗАЦИОННОЙ ПСИХОЛИНГВИСТИКИ: ДИСКУССИИ В ВЕЙМАРСКОЙ ГЕРМАНИИ

В статье анализируются идеи и материалы Двенадцатого конгресса Германского общества психологии, состоявшегося в Гамбурге
в 1931 г. и включавшего темы, близкие к организационной психолингвистике. Отмечается, что до 1929 г. психологов Германии
интересовало использование методов экспериментальной психологии в педагогике и психопатологии, учении о гениальности, криминальной психологии, зоопсихологии и сравнительной психологии, а также приемов психиатрии в психологических исследованиях в целом.

На конгрессе в Гамбурге в числе важных задач упоминаются применение экспериментально-психологической методики в педагогике, психотехники определения профессиональной пригодности, проблемы языковой картины мира и ее влияние на психологию носителей конкретного языка. Впервые в программу научных дискуссий психологов была включена языковая проблематика («день языка»), что можно было бы рассматривать как первую страницу истории психолингвистики в Германии ХХ столетия, а также первую встречу психологии, языка и проблемы профессиональной пригодности на пространстве научных дискуссий в абсолютно психологической среде, если бы эти три темы стали единой проблематикой, достойной включения в арсенал организационной психолингвистики.

На «дне языка» выступали исследователь амнестической афазии К. Гольдштейн (1878-1965), автор философии символических форм Э. Кассирер (1874-1945), один из создателей теории языковых полей Г. Ипсен (1899-1984), молодой лидер неогумбольдтианцев Л. Вайсгербер (1899-1985) и др.), обрисовавшие состояние современной немецкой философии языка и на
такие ее параметры, как роль языка как медиума познания, языковую детерминированность человеческой личности и человеческой фантазии, мира человеческих преставлений, а также на конструирование предметного сознания посредством языковых структур; взаимосвязь языка и человеческого сообщества. Однако эти рассуждения не были еще переведены в плоскость homo operans, человека работающего, его профессиональной личности со специфическими психологическими качествами и установками. Вместе с тем, проблемы психологии и профессиональной личности оказываются более связанными в материалах конгресса: это касается педагогического труда и его психологической основы, реорганизации подготовки учителей в академиях и технических институтах с целью заменить ими профессионалов-психологов.

В результате дискуссий о роли психологии в подготовке учителя была учреждена педагогическая секция Германского общества психологии. Кроме того, ставятся задачи психологической подготовки работника и руководителя предприятия, хотя в этих рассуждениях не ощущается пока явное подчеркивание роли языка, в особенности языка профессии как источника умозаключений о профессиональной подготовке или же базы для таковой. В то же время, рассуждения о возможностях психотехники для определения профессиональной пригодности позволяют понять, что языковые вопросы не игнорировались участниками этих дискуссий, создавая некий фон для важных выводов о взаимосвязи языка, психологии и профессиональных характеристик как дезидерата. В докладах конгресса исследуются конфликты, возникающие в процессе применения психологических методик в практике экономической жизни, проблемы взаимоотношения личности и труда в аспекте ее пригодности (Eignung), использование психотехники для определения профессиональной пригодности летчика и парашютиста, исследования «кривой жизни» с
опорой не только на статистику, но и на собственные высказывания и самооценки исследуемых личностей (в частности, И.В. фон Гете), в чем вновь можно усматривать первые опыты привлечения языка в качестве фактора анализа профессиональной успешности человека.

В целом материалы XII конгресса Германского общества психологии позволяют представить себе палитру тем и исследовательских интересов психологов Веймарской республики, несомненно, испытывавших влияние политической и экономической ситуации в стране и обращавшихся по этой причине к проблемам профессиональной личности и психологическим приемам определения ее пригодности.

Знакомство с докладами и отчетами конгресса обнаруживает осторожное проникновение языковой тематики в психологические
дискуссии, ставшей в последующем основной для формирования неогумбольдтианской психологии языка.

Ключевые слова: экспериментальная психология, Германское общество психологов, Веймарская республика, организационная
психолингвистика

Annotation in English is here

Аннтоция на английском языке тут

История конгрессов психологов в Германии началась в 1904 г. в Гисене [Schumann 1907], после чего до самого начала Первой мировой войны эти конгрессы проводились чрезвычайно регулярно, раз в два года. После окончания войны они были возобновлены только в 1921 г. седьмым конгрессом в Марбурге и также проводились регулярно один раз в два года в городах Германии (за исключением 1929 г., когда заседания прошли в Вене). За это время изменился профиль научных
дискуссий: до 1929 г. речь шла в основном об использовании методов экспериментальной психологии в педагогике и психопатологии, учении о гениальности, криминальной психологии, зоопсихологии и сравнительной психологии, а также приемов психиатрии в психологических исследованиях в целом. Р. Зоммер первой в числе насущных задач немецких психологов упоминает применение экспериментально-психологической методики в «педагогике в области нормы и психопатологии, так что, с одной стороны, речь идет о воспитании нормальных и одаренных детей, а с другой, – о лечении и воспитательном исправлении врожденных духовных слабостей» [15, с. 11].

На XII конгресс Германского общества психологии (Deutsche Gesellschaft für Psychologie) собрались 864 ученых Германии и Австрии.
Открывая этот конгресс в Гамбурге 13 апреля 1931 г., его председатель
– знаменитый венский лингвист Карл Людвиг Бюлер (1879-1963) –
заметил: «Психология оказалась под давлением извне. Количество ее
исследовательских центров в университетах не выросло, как это было
бы необходимо, а упало так, что это явление нельзя не обозначить как
вызывающее обеспокоенность» [Bühler 1932: 3]. В частности, Бюлер
перечисляет университеты, в которых нет институтов психологии
(закрыты таковые в Кенигберге, Бонне и Бреславле) и говорит о ряде
вузов, в которых сохранившиеся центры психологии влачат жалкое
существование без какого-либо серьезного государственного
финансирования. Вывод Бюлера: «Внешняя ситуация серьезна: без
достаточной поддержки государственных факторов и вне стен
университетов психология в Германии, еще два поколения назад
переживавшая оптимистически оценивавшийся подъем, непременно
откатится назад и зачахнет» [6, p. 3]. Эта тревожная ситуация рассматривается им, однако, в контрасте с обилием докладов,
заявленных на этом конгрессе, привлечением в общество 71 молодого
1 См. официальный сайт общества https://www.dgps.d

ученого-психолога, но особенно с тем фактом, что впервые в программу
научных дискуссий психологов была включена языковая проблематика
(«день языка»).

Этот факт можно было бы рассматривать как первую страницу
истории психолингвистики в Германии ХХ столетия, а также первую
встречу психологии, языка и проблемы профессиональной пригодности
на пространстве научных дискуссий в абсолютно психологической
среде, если бы не то обстоятельство, что три обозначенные темы
касались друг друга в различных выступлениях, но так и не стали на
данном этапе единой проблематикой, достойной включения в арсенал
организационной психолингвистики.

Любопытно, что говорит в своем собственном докладе К. Бюлер о
готовности психологов включить язык в сферу своих научных
интересов: «Кроме всего прочего, я представляю себе, что оживленность
и результативность дискуссии на нашем дне языка можно усилить, если
каждый из выступающих по-своему мужественно отбросит узкоспециальные ограничения, которые он привык на себя накладывать…

Мы подготовлены к тому и нацелены на то, чтобы услышать, как
проявляются специфические психологические проблемы в
исследовательском поле философии языка, лингвистики,
лингвосоциологии и лингвопатологии» [7, p. 122]. Следует отметить,
что на «дне языка» выступали классики экспериментальной
психологии, философии языка и других названных Бюлером наук (к
примеру, исследователь амнестической афазии К. Гольдштейн (1878-
1965), автор философии символических форм Э. Кассирер (1874-1945),
один из создателей теории языковых полей Г. Ипсен (1899-1984),
молодой лидер неогумбольдтианцев Л. Вайсгербер (1899-1985) и др.).
Именно они обрисовали состояние современной немецкой философии
языка (позднее получившей название неогумбольдтианской), указав на
такие ее параметры, как роль языка как медиума познания, языковую
детерминированность человеческой личности и человеческой
фантазии, мира человеческих преставлений, а также на
конструирование предметного сознания посредством языковых
структур; взаимосвязь языка и человеческого сообщества (Gemeinschaft)
[10, p. 191].

Однако эти рассуждения не были еще переведены в плоскость homo operans, человека работающего, его профессиональной личности со специфическими психологическими качествами и установками. Представляется, что теория языковой картины мира вполне могла оказаться пригодной для моделирования профессионального сознания в канве теории возможных миров, тем более что о многообразии воображаемых миров говорилось в одном из докладов.

Вместе с тем, проблемы психологии и профессиональной личности оказываются более связанными в материалах конгресса. В первую очередь, это касается педагогического труда и его психологической основы. Так. Ф. Крюгер рассуждает о задачах психологии в германских университетах и утверждает: «Основной задачей остается то, чтобы научились психологически мыслить, во взаимосвязи, упорядоченно. Всякий учитель и всякий воспитатель часть оказывается в ситуации, когда требуется данности психической реальности разделить и вновь соединить со знанием дела; это означает в конечном итоге непременное умение осознать их структурную обусловленность. Умеющие делать это в силу интуитивной одаренности, «прирожденные» вожди людей,
встречаются сравнительно все реже» [11, p. 46].

В этой связи Крюгер критически воспринимает попытки реорганизации подготовки учителей в академиях и технических
институтах с целью превращения их в практических, тонких знатоков человеческой души, способных заменить собой профессионаловпсихологов – но именно последние и есть те самые «учителя учителей» (Lehrerbildner), формирование которых способны обеспечить только университеты. Идеалом такого «вузовского института психологии» видится Крюгеру такая организация профессиональной подготовки учителя, при которой в подобном институте встречались бы «регулярно для совместной деятельности студенты, стремящиеся к различным профессиям с особенно разных исходных позиций», что позволило бы преодолеть дробление этих обучающихся на факультеты. Этот совместный труд помог бы также избавить преподавателей конкретных факультетов от необходимости всякий раз решать, что из психологического знания может оказаться полезным для студентов его специального предмета.

Отметим, что в результате дискуссий о роли психологии в подготовке учителя была учреждена педагогическая секция
Германского общества психологии, и на ее заседании не утихали споры о том, изучаема ли психология в целом и что именно должно стать содержанием психологической подготовки нового учителя [12, p. 467].
Обращаясь к практике collegium logicum для юристов, Крюгер полагает, что к всестороннему обсуждению основ логики
представителями самых разных юридических профессий необходимо
было бы добавить такое же обсуждение проблем психологии: «Будущие
чиновники правительства и управления желают позже взять в руки
немного государственной власти как знающие многое о потребностях
человека, о формирующих и связующих силах его души, его
способностей к свободе, о тихой власти обычаев, границах конвенций и,
не в последнюю очередь, о прогнозируемых воздействиях
принуждения. Сотрудники судов сталкиваются с психологической
проблематикой наиболее явно при нарушениях закона, в криминалистике. Анализ показаний свидетелей и сбор доказательной
базы уже воздействуют на практику полиции и судов – еще до того, как смогли появиться глубокие научные исследования, в особенности характерологически, в плане психологии выражения и языка» [11, p. 49].

Еще одним важным аспектом психологической подготовки юристов в университете Крюгер считает изучение и прогнозирование того психологического воздействия, которое оказывает на человека законодательство о социальной защите, в частности, на его отношение к профессии, семье и родине. Он также приводит примеры необходимости особой психологической подготовки студентов-медиков, в особенности для будущей работы в качестве домашних врачей, и о важности психологического обучения представителей технических и коммерческих профессий; университетским структурам надлежит в итоге помочь обучающимся освоить методы психотехники для своих профессиональных нужд.

Чрезвычайно интересны рассуждения Крюгера в разделе «На службе жизни», в котором, говоря об экономическом кризисе и
«гигантской» безработице, он рисует следующую картину: «Выбор профессии выпускники школ и их родители воспринимают со все большей растерянностью. Не остается ничего иного, как по возможности правильно управлять потоком желающих
трудоустроиться. Для этого служат, среди прочего, средства точной проверки на профессиональную пригодность. Они уже давно не
ограничиваются измерением «ума» или «внимательности» либо конкретных функций восприятия. Типологические определения и
профили успешности, рассчитанные по корреляциям, позволяют сделать вывод обо всем человеке в целом. То, чего требуют
многочисленные профессии в психофизиологическом отношении, формируется со временем вновь в целостные картины» [Там же, p. 67].

Но и руководитель предприятия, мастер на производстве должен быть в курсе «сплошных различий в душевной материи, их составляющих, их границах и их в каждом случае особом смысле», чтобы быть в состоянии просвещать других в этой области. Такая задача становится все более важной, ибо «проблематичные натуры множатся непрестанно», а «вновь появившийся реализм лишь в том случае сможет послужить жизни, если он со всей серьезностью отнесется к реальностям душевной жизни»
[Там же, p. 69]. В этих рассуждениях не ощущается пока явное подчеркивание роли языка, в особенности языка профессии как
источника умозаключений о профессиональной подготовке или же базы для таковой (о современном понимании этой проблематики в организационной психолингвистике см. [1]).

В то же время, рассуждения о возможностях психотехники для определения профессиональной пригодности позволяют понять, что
языковые вопросы не игнорировались участниками этих дискуссий, создавая некий фон для важных выводов о взаимосвязи языка,
психологии и профессиональных характеристик как дезидерата. Так, Ф. Баумгартен отмечает многочисленные конфликты, возникающие в процессе применения психологических методик в практике экономической жизни и приводящие к кризису науки в целом.

Первый из них связан с вопросом «установления необходимых для профессии свойств характера», где психотехника обращала внимание на выявление профессионально релевантных положительных качеств человека, в то время как для многих профессий (в частности, коммерсанта) большое значение имеют и отрицательные (аморальные, неэтические – ложь, хитрость, неуемное стремление недодать или недоплатить клиенту и пр.) [3, p. 289]. Причиной такой односторонности она считает «сословную честь» (Standesehre) всякого профессионального сообщества и нежелание шокировать работодателей такой информацией.

Второй важный конфликт имеет уже более ярко выраженный коммуникативный характер: «Если неугодного сотрудника до тех пор
раздражать неоправданными выговорами, придирками и пр., пока он не оскорбится, не потеряет терпение, не выйдет из себя и не подаст сам заявление об уходе, то, с точки зрения предприятия, это намного более целесообразно, чем если бы его начальник сам его уволил, создавая себе проблемы с производственным советом и будучи вынужденным платить некую сумму в качестве компенсации» [Baumgarten 1932, p. 290].

Поскольку такое поведение выходит за рамки этики, ни одно предприятие не признает официально, что оно так действует.
Психотехника, не желая конфликтовать с заказчиком, не будет учитывать такие случаи и ограничится «благородными» методами
увольнения. В итоге психотехника оказывается в обоих случаях оторванной от жизни, поскольку ее основной закон – обеспечить
человеку успешность – учитывает только успех как результат честного действия, в то время как в реальной экономической жизни успех обеспечивается зачастую беспринципностью, расталкиванием локтями и рекламой.

Х. Бруггер также обращается к проблеме взаимоотношения
личности и труда в аспекте ее пригодности (Eignung), при этом
пригодность он понимает «не только как способность совершать
профессиональный труд внешне заметным образом, но заложенная в
конкретном человеке предрасположенность к определенному
направлению труда и способу трудиться должна еще
корреспондировать и гармонировать с профессиональными
требованиями» [4, p. 298]. В человеке должен существовать особый
профессиональный «резонанс», связанный с рабочим материалом,
спецификой труда, ее смыслом, инструментами, помещением, всем
окружением, контекстом профессии. В психологическом отношении
ставится задача учитывать 1) внутренний резонанс, 2) процесс
внутренней духовной и внешней трудовой деятельности, 3) специфику
94 | Радченко О.А. Предыстория организационной психолингвистики…
ОРГАНИЗАЦИОННАЯ ПСИХОЛИНГВИСТИКА, №2 (2), 2018
конкретного человека – «его конституцию, темперамент, одежду,
манеру двигаться, язык, почерк, обращение с другими и пр.» [Там же, p.
298]. Внутренний резонанс проясняется при помощи «осторожно
используемых анкет», корреляция процессов внутренней и внешней
деятельности – путем постановки практических задач и их решения, а
подробное наблюдение и изучение личности человека позволит
выстроить его «индивидуальную линию», которая затем
сопоставляется с психологическим портретом конкретной профессии
(«профессиональной линией»). Как составляется психологический
портрет профессии, исследователь не уточняет. Важно отметить, что
этот вопрос стал одним из кардинальных именно для современной
организационной психолингвистики в форме исследования
профессионального сознания работников в контексте трудового
коллектива [2].
В качестве конкретного случая Р.В. Шульте обращается к
использованию психотехники для определения профессиональной
пригодности летчика и парашютиста [14], причем своим аналитическим
выкладкам он предпосылает важную ремарку: в качестве основы для
верификации своих последующих выводов Шульте получил личный опыт в качестве «летчика-спортсмена, летчика-испытателя и летчикапланериста, пилота-парашютиста и пассажира аэростата» [Там же, p.
419]. Перечисляя различные психологические трудности этих
профессий и связанные с ними требования к физической подготовке,
способности ориентироваться в пространстве, точности моторики при
управлении самолетом, сенсорные и мыслительные персеверации,
многомерные нагрузки на внимание, преодоление страха перед первым
прыжком с парашютом, Шульте не упоминает вовсе никаких языковых
аспектов этой профессиональной деятельности.
Скромной попыткой проникнуть в специфику конкретного
человека на примерах известных писателей и поэтов Германии,
коронованных особ можно обозначить исследования «кривой жизни»
(Lebenskurve) [7; 8], в которых предпринималась попытка выявления
фаз успешности с опорой не только на статистику, но и на собственные
высказывания и самооценки исследуемых (в частности, И.В. фон Гете),
в чем вновь можно усматривать первые опыты привлечения языка в качестве фактора анализа профессиональной успешности человека.

Несколько специфичными кажется на этом фоне анализ графологических исследований для выявления и доказательства ума и
одаренности [9].

В целом материалы XII конгресса Германского общества психологии позволяют представить себе палитру тем и
исследовательских интересов психологов Веймарской республики,
несомненно, испытывавших влияние политической и экономической
ситуации в стране и обращавшихся по этой причине к проблемам
профессиональной личности и психологическим приемам определения
ее пригодности. Знакомство с докладами и отчетами конгресса
обнаруживает осторожное проникновение языковой тематики в
психологические дискуссии, ставшей в последующем основной для
формирования неогумбольдтианской психологии языка. Однако для
перевода экспериментальной психологии в «область, близкую к жизни»,
сферу исследования профессионального сознания, потребовались
долгие десятилетия, подарившие науке в результате конвергенции
психологии, социологии и языкознания новую, крайне важную область
– организационную психолингвистику.

Литература
1. Мыскин С.В. Психолингвистическая модель
профессионального самоопределения личности // Вестник
волгоградского государственного университета. Серия 2: Языкознание.
Волгоград: ВолГУ, 2014. С. 114-124.
2. Мыскин С.В. Организационно-психологический анализ
профессионального сознания работников современных трудовых
коллективов // Организационная психолингвистика. М.: ООО
«Агентство социально-гуманитарных технологий», 2018. № 1(1). С. 2.
3. Baumgarten F. Die Krise der Psychotechnik // // Bericht über den XII. Kongreß der Deutschen Gesellschaft für Psychologie in Hamburg vom 12.-16. April 1931. Hrs. V. G. Kafka. Jena, Fischer, 1932. S. 289-290.
4. Brugger H. Persönlichkeit und Beruf //// Bericht über den XII.
Kongreß der Deutschen Gesellschaft für Psychologie in Hamburg vom 12.-16.
April 1931. Hrs. V. G. Kafka. Jena, Fischer, 1932. S. 297-300.
5. Bühler Ch. Der menschliche Lebenslauf als psychologisches
Problem //// Bericht über den XII. Kongreß der Deutschen Gesellschaft für
Psychologie in Hamburg vom 12.-16. April 1931. Hrs. V. G. Kafka. Jena,
Fischer, 1932. S. 305-312.
6. Bühler K. Ansprache des Vorsitzenden // Bericht über den XII.
Kongreß der Deutschen Gesellschaft für Psychologie in Hamburg vom 12.-16.
April 1931. Hrs. V. G. Kafka. Jena, Fischer, 1932. S. 3-6.
7. Bühler K. Das Ganze der Sprachtheorie, ihr Aufbau und ihre Teile
// Bericht über den XII. Kongreß der Deutschen Gesellschaft für Psychologie
in Hamburg vom 12.-16. April 1931. Hrs. V. G. Kafka. Jena, Fischer, 1932. S.
95-122.
8. Frenkel E. Lebenslauf, Leistung und Erfolg // Bericht über den XII.
Kongreß der Deutschen Gesellschaft für Psychologie in Hamburg vom 12.-16.
April 1931. Hrs. V. G. Kafka. Jena, Fischer, 1932. S. 331-335.
9. Hartge M. Vergleich graphologischer und experimentellpsychologischer Untersuchungen der Intelligenz // Bericht über den XII.
Kongreß der Deutschen Gesellschaft für Psychologie in Hamburg vom 12.-16.
April 1931. Hrs. V. G. Kafka. Jena, Fischer, 1932. S. 343-345.
10. Ipsen G. Sprache und Gemeinschaft // Bericht über den XII.
Kongreß der Deutschen Gesellschaft für Psychologie in Hamburg vom 12.-16.
April 1931. Hrs. V. G. Kafka. Jena, Fischer, 1932. S. 185-193.
11. Krueger F. Die Aufgaben der Psychologie an den Deutschen
Hochschulen // Bericht über den XII. Kongreß der Deutschen Gesellschaft für
Psychologie in Hamburg vom 12.-16. April 1931. Hrs. V. G. Kafka. Jena,
Fischer, 1932. S. 25-26.
12. Pfahler G. Der Psychologie-Unterricht in der neuen Lehrerbildung
// Bericht über den XII. Kongreß der Deutschen Gesellschaft für Psychologie
in Hamburg vom 12.-16. April 1931. Hrs. V. G. Kafka. Jena, Fischer, 1932. S.
467-469.
Из истории организационной психолингвистики | 97
ОРГАНИЗАЦИОННАЯ ПСИХОЛИНГВИСТИКА, №2 (2), 2018
13. Schumann, F. (Hrsg.) Bericht über den 1. Kongress für
experimentelle Psychologie in Gießen vom 18.bis 21. April 1904. Leipzig,
Barth, 1907.
14. Schulte R.W. Psychologische Erfahrungen als Sportflieger und
Fallschirmspringer // Bericht über den XII. Kongreß der Deutschen
Gesellschaft für Psychologie in Hamburg vom 12.-16. April 1931. Hrs. V. G.
Kafka. Jena, Fischer, 1932. S. 418-422.
15. Sommer F. Zur Geschichte der Kongresse für experimentelle
Psychologie // Bericht über den XII. Kongreß der Deutschen Gesellschaft für
Psychologie in Hamburg vom 12.-16. April 1931. Hrs. V. G. Kafka. Jena,
Fischer, 1932. S. 9-12.